Les Misrables

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Les Misrables » Тестовый форум » И, наконец, сама игра!...


И, наконец, сама игра!...

Сообщений 1 страница 2 из 2

1

Что бывает с людьми, которые в буквальном смысле этого слова - опускаются на самое дно жизни? Некоторые, так и не сумев выбраться, остаются на этом самом дне, в общем, они – тонут. Другие же, сильные люди, в которых желание жить столь велико, что они не хотят просто так сдаваться и оставаться в этой бездне, и они находят в себе силы и выплывают обратно. И выплывают, даже несмотря на то, что их поджидают препятствия. Они проходят через все препятствия, какими бы трудными они не были, как бы им самым не было трудно, больно и нестерпимо, они проходят через все, что уготовлено им судьбой, и за это они вознаграждаются возвращением к жизни.
      Так и случилось с Фантиной. Жизнь преподносила ей много неожиданностей и сюрпризов, и очень часто – сюрпризов отнюдь неприятных. С самого детства, она росла одна и не знала, кто ее мать и отец, она не знала своих родителей, когда же она подросла, она перебралась из своего маленького городка в большой Париж и превратилась в очень и очень миловидную и такую непорочную девушку на зависть многим. Но и за эту свою миловидность и непорочность она отплатила сполна: однажды она влюбилась. Влюбилась так отчаянно, как влюбляются чистые и непорочные существа, она любила крепко, она полностью отдалась этому чувству, но и тут жизнь сыграла с ней злую шутку: тот, в кого она была влюблена, Толомьес, бросил ее, бросил с  двух годовалой дочкой на руках, и ни разу не вспоминал ни о ней, ни о своем ребенке. И снова осталась одна. С ребенком на руках, с ребенком, которого нужно кормить, поить, одевать. Она любила свою девочку, свою Козетту и хотела, чтобы та росла и ни в чем не нуждалась, а чтобы все так и было, она отдала ее на воспитание «добрым», как ей казалось людям. Почему – казалось и почему – «добрым»? Да потому что эти самые «добрые» люди своими письмами и постоянным прошением с нее денег, и с каждым разом они просили все больше и больше, при чем, тратили они присланные монеты не на ее дочь, а на своих двух девочек, они довели ее этим до такого состояния, что однажды ее уволили с работы и ей пришлось зарабатывать на жизнь легким путем. Она опустилась даже до этого. Да, ей было стыдно, ей было плохо, ей было, в конце концов, больно от всего этого. Она стеснялась сама себя. От нее отвернулись все, все смотрели на нее с усмешками, с шушуканьем в след, когда шла, точнее, кралась, по улицам. Они совсем не знали, что творится у этой девушки на душе и ради кого она дошла до такой жизни. Ради дочери. Но потом ей стало все равно, что творится с ней. Лишь бы ее дочь ни в чем не нуждалась. Она сделает все, что от нее требуется, она пройдет через все. За это время она испытала все, что может испытать человек за всю свою жизнь, а она – за свои короткие года: она подурнела, и здоровье ее подводило уже.
       А ведь не одна она виновата в том, что она скатилась до такого… до самого дна. Если бы на фабрике, там где она работала и там, откуда ее не выгнали,  работали люди – в прямом смысле этого слова, ничего бы не было. Она бы жила сейчас, как и прежде. Но нет. Даже месье мэр, владеющий этой фабрикой, позволил ее выбросить на улицу. Почему? Она не знала этого…  Она считала его хорошим человеком, но после того, как он обошелся с ней… она возненавидела этого человека. Он не заступился за нее, когда это так нужно было ей, и даже не узнал в чем дело.
       С такими мыслями она и брела по ночным улочкам Парижа, буквально сжимаясь от холода, который пробирал ее сквозь легкое платьице, которое было на ней сейчас надето. Она торопилась домой, на сегодня ее «работа» была окончена, и ей так хотелось побыстрее оказаться в тепле… Коим, правда, нельзя было называть ее комнатку, скорее даже каморку, но все равно – там лучше, чем на улице. И вот она уже почти подходила к дому, в одной из комнат которого она жила, как перед ней, словно, из-ниоткуда появились несколько молодых людей и загородили ей проход. Она попыталась их обойти, но все было тщетно: они обступили ее и стоя перед ней, усмехались ей в лицо.
       - Куда торопишься, куколка? Может, завернешь к нам  для начала?
       Фантина попыталась молча обойти их стороной, но не тут-то было: один из них схватил девушку и потянул куда-то в сторону. Она не хотела, она вырывалась, но все было бесполезно: он был сильнее ее. Другие же две стояли и молча наблюдали за всем и только ухмылялись.
       - Нет, не надо! Помогите, прошу Вас! Кто-нибудь!... – не вытерпев, крикнула она, но поняла, что помощи было ждать не откуда…

2

Он бежал. Бежал быстро, сломя голову, не оглядываясь, не делая остановок, дабы передохнуть и глотнуть соблазнительно свежего воздуха. Его ноги изрядно устали, подошвы сапогов стерлись в пыль, по поседевший вискам рьяно текли тонкие струйки пота, но нет, никаких остановок. Иначе, чудовище, прозванное Темными Прошлым накинется сзади, и разорвет его ничтожное, жалкое, человеческое подсознание в кровавые клочья. Нужно бежать. Тело говорит нет, ноги, путаясь, протестуют, а разум жалобно воет о том, что нужно продолжать путь не смотря ни на что. Только там, вдалеке, на самом краю, его ждет спасение. Что же это, Рай, или, быть может, чертово Пекло? Он не узнает, пока не достигнет этого края, поэтому, без устали, продолжает бежать.  Но, вдруг, он спотыкается и падает. Неожиданный момент, зовущийся"судьбою", ставит ему подножку, как бы предрекая, что добраться до конца ему не суждено.
Он упал. Он больше не может встать. Мышцы скованы, конечности парализованы. Не подымая глаз, он чувствует, как к вздымающейся в частом дыхании спине, приближается тень. Ее длинный руки, похожие на крылья дьявольской горгульи, охватывают его тело, сдавливают, сжимают в тиски, не позволяя вздохнуть. Все попытки вырваться - тщетны, закричать - глупы. Он поддается мраку, отдавая свою душу незримой тьме. Приняв такое решение в неровной борьбе, он закрывает глаза и слышит голос у самого уха. Противный и мерзкий голос, шепчущий: "Изгой. Каторжник. Изгой. Каторжник".
-Нет, - отвечает поверженный. -Я больше не тот, кем был. Убирайся.
Он дергается, делая попытку вырваться из цепких пальцев прошлого, а тень все подзадоривает: "Каторжник. Жан Вальжан".
-Нет! Это имя забыто, уничтожено!
-Изгой! Изгой!
-Замолчи! Замолчи, сейчас же!
Сжимая зубы, он напрягает свое тело, натягивает вздутые на руках жилы до синевы, и, поддавшись какому-то невнятному порыву, начинает в слух шептать молитву. Вот же оно, решение. Телесная оболочка слаба, зато душа может победить, восстать против злодея, уничтожить сгнившие облики его прошлое жизни. Да! Да! Его голос становится все тверже, слова произносятся громче, он начинается ощущать, как с каждой секундой хватка слабеет, ледяные пальцы тени медленно сползают, как оковы с освобожденного заключенного.
Становится легче дышать. Он твердо встает на ноги, позволяя страху отступить. Вокруг светлеет. Он доказал себе, что может справиться с временами гнетущим прошлым. Надобность бежать исчезла.

Мадлен проснулся с неким чувством собственного душевного удовлетворение и слабыми отголосками панического возбуждения, вызванного его сном.
В темной комнате было совсем темно и столь же тихо. Он слышал только стук своего колотящегося в грудную клетку сердца и монотонное тиканье карманных часов, лежащих у его кровати. Не сдержавшись, Мадлен сел и потянулся к часам. Медные стрелки только-только приблизились к одиннадцати часам вечера. Еще не глубокая ночь. У него был шанс выйти на улицу и прогуляться. Неожиданная мысль ворвалась в голову мэра, и так и осталась зудеть до тех пор, пока он не осуществит ее в реальность.
Решительно поднявшись с кровати, он принялся одеваться. И вот, уже, спустя какие-то минуты, Мадлен, тихо ступал мимо комнаты старухи - привратницы, не желая разбудить ее своей ночной прогулкой.
                                                                          ***
До чего прекрасны пустые улочки любого городка, какой бы то ни был, в поздний час. Никакой суматохи, столпотворения, никаких хитрых глазок любопытных матрон. В прочем, его не пугали косые взгляды. Мадлена любило большинство. Ему были благодарны старики за обеспеченную старость, мужчины и женщины, за доставшуюся  им работу, дети, за его добродушную улыбку и мягкое сердце. Он это знал и был удовлетворен своими бескорыстными поступками. Рабочие его восславляли, бедняки ему кланялись в ноги, но всех и каждого, он приветствовал одинаково - с открытой душой.
И сейчас, услышав краем уха женский крик о помощь, раздавшийся откуда-то из подворотни, он не мог свернуть в другую сторону и пойти прочь. Будучи бесстрашным человеком, Мадлен бегом кинулся к зову, крепко сжимая в руке свою толстую трость. В иные моменты, она могла бы послужить, как вполне увесистая дубинка.
Пробежав несколько темных кварталов, он очутился на плохо освященной улице. Впереди замелькали фигуры, Мадлен, поспешно, двинулся вперед,  разглядывая ночных обывателей и теряясь в догадках, кто бы это мог быть. Что за ночные демоны терзали бедную женщину, так истошно кричавшую в игнорирующую ее голос ночь?
Их было трое. Молодые люди, которых еще совсем нельзя назвать мужчинами, имеющие на гладко выбритом лице злобные оскалы, вызванные выпитым литрами алкоголем. Он них разило грубостью и непристойностью, но стоило молодым людям увидеть мэра, они тут же посторонились.
-Господа, в чем же дело? -Мадлен выпрямился, глядя на шалопаев со всей вышины своего немалого роста.
-Г-господин мэр! - воскликнул один из парней. -Да вот поглядите, нашли эту девицу, вздумали до дома ее проводить, на улице ведь темень непроглядная!
Вранье. Этот лживый порок своем юной души, со временем перерастающий в глубокую яму каждодневной лжи, из которой уже не выбраться, не соврав в очередной раз, и по новой не упав на самое дно.
Мадлен улыбнулся молодому человеку.
-Какой благородство с Вашей стороны. Так позвольте же мне продолжить Ваше доброе дельце, господа. Темень на улице и впрямь непроглядна, посему таким юношам пора по домам.
Им оставалось только подчиниться. Не спорить же с мэром, когда тот, считайте, снабдил их, не умеющих ничего, кроме, как кутить, работой, позволяющей накопить деньжат на гулянки.
Молодые люди переглянулись, закивали друг другу, и, откланявшись мэру, пошли прочь, даже не взглянув на девушку, попавшую по воле случая жертвой их пьяного веселья.
Мадлен, так же, до сей поры не смотрел на нее, и пока шайка не скрылась из виду, он не подымал на бедняжку глаз. А когда он на нее взглянул  - сердце его дрогнуло. Эта была худощавая девушка, в оборванных лохмотьях. Она дрожала от холода, как щуплый и беззащитный цыпленок. Не упустив это факт из виду, Мадлен произнес, протягивая бедной девушке свой пиджак:
-Возьмите же, дитя. Вы совсем продрогли. Кто же Вы, и где живете?


Вы здесь » Les Misrables » Тестовый форум » И, наконец, сама игра!...


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно